«Love's Executioner»: эксклюзивное интервью с Ирвином Яломом

Ирвин Ялом — американский писатель и психотерапевт, профессор психиатрии Стэндфордского университета. Слава о нем гремит далеко за пределами США: Ялом сделал медицинскую практику доступной, изложил методы индивидуальной и групповой терапии в собственных книгах. Студенты факультетов психологии по всему миру зачитываются монографией «Экзистенциальная психотерапия», а один из пациентов вспоминал, что книга ученого «Когда Ницше плакал» помогла ему выйти из глубокой депрессии, чего не удавалось добиться множеством сеансов психотерапии.

Себя Ирвин Ялом то ли в шутку, то ли всерьез называет «Love's Executioner» — палач любви. Впрочем, речь идет не о любви, а о привязанностях, мешающих ощутить прелесть жизни, освободиться от условностей, ограничивающих наше сознание и приводящих к разочарованиям.

— Героями Ваших романов становятся Ницше, Шопенгауэр, Спиноза. Что объединяет этих личностей в Вашем творчестве?

— У меня есть глубокое убеждение, что история психотерапии не могла начаться в XIX веке с появлением Фрейда, Юнга или Павлова. Я считаю, ее истоки следует искать тысячи лет назад, когда великие философы стали задавать вопросы, как мы должны жить. Я думаю, те личности, которых я выбрал, являются чрезвычайно важными фигурами в философии, потому что они поднимали проблемы, всегда актуальные для психотерапии. Если бы я был моложе, то писал бы о других людях, например, об Эпикуре, Сартре и Камю. Так что не могу сказать, что избранные мной герои обладают чертами моего характера. Но я выстраивал действие романов в соответствии с их идеями и особенностями менталитета.

— Есть ли у Вас особый ритуал, который Вы совершаете перед тем, как приступить к написанию книги?

— Обычно у меня достаточно ритуалов, сопровождающих мою писательскую деятельность. В основном я предпочитаю писать утром, стараюсь освобождать утренние часы от всех дел, чтобы посвятить их написанию книг. Мне нужно некоторое время, три или четыре часа для того, чтобы сделать многое. По вечерам, когда я лежу в горячей ванне, или днем, когда я катаюсь на велосипеде или прогуливаюсь в одиночестве, меня часто посещает вдохновение, и в следующие дни я пишу довольно много.

— В психотерапевтической практике Вы работаете с проблемой смерти как данности бытия. Какой совет даете тем, кто хочет преодолеть страх смерти?

— Это очень серьезный вопрос, и я написал большую книгу под названием «Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти», посвященную проблеме преодоления ужаса смерти. Я использую слово «ужас» чаще, чем «страх», так как не думаю, что когда-либо мы сможем преодолеть страх смерти. Но многие люди чувствуют настолько сильный ужас, что просто не могут жить с этим. Книга, которую я упомянул, предлагает поэкспериментировать с различными философскими принципами, чтобы справиться с проблемой. Например, можно взять идею Эпикура, которая гласит, что, когда мы умираем, мы попадаем в то же состояние небытия, в которое погружены перед рождением. Но ведь никто не печалится о том, что предшествует рождению! Впрочем, есть и другие эксперименты и точки зрения, с которыми я дискутирую в этой книге.

— Нет ли опасности в том, чтобы примириться с неотвратимостью смерти? Не лишит ли это жизнь смысла?

— Да, это ужасающее чувство, и первое, что чувствует человек, будто земля уходит у него из-под ног. Но постепенно мои пациенты относятся к этой проблеме спокойнее, и если они по-философски настроены, это позволяет им прийти к глубоким рассуждениям о существовании и о том, как прожить остаток жизни осмысленно. В сборнике моих новелл, который называется «Мамочка и смысл жизни», есть история «Странствия с Паулой», где я пишу об очень заботливой и отважной женщине, работавшей со мной. Она вела групповую терапию для умирающих пациентов, и это пример того, как можно наполнить собственную жизнь смыслом, который не покидает тебя до конца твоих дней.

— Еще одно понятие, которое вписывается в систему данности бытия, — это экзистенциальная свобода. Насколько свободен человек, и корректно ли говорить об абсолютной свободе?

— Когда я использую слово «свобода» в моих книгах по экзистенциальной психотерапии, то не употребляю его в политическом плане. Я говорю о свободе, означающей, что мы свободны придавать своей жизни ту форму, которую хотим. У нас все же есть некоторая степень свободы, даже если нам стесняют движения политические или экономические узы. Именно это имел в виду Сартр, когда говорил о людях как об авторах своей судьбы. Ведь, даже если наша свобода ограничена, у нас все ещё остается некоторое преимущество самостоятельности, например, способность поменять взгляд по отношению к какой-либо ситуации.

— Как преодолеть так называемое экзистенциальное одиночество, чувство, когда человек сталкивается один на один с небытием?

— Умирающие пациенты часто сталкиваются с невероятным количеством одиночества. Они боятся поделиться своими сокровенными мыслями и обреченностью с близкими людьми, потому что не хотят повергнуть тех в депрессию. В то же самое время родственники не знают, как говорить с пациентами, страдающими от неизлечимой болезни, поскольку боятся сделать им хуже. Так что происходит двусторонняя изоляция. Когда я работаю с пациентами со смертельными недугами, я стараюсь быть настолько открытым и честным, что разговариваю с ними обо всем, включая мои собственные страхи. Я обнаруживаю, что психотерапевтическая работа в группах, где люди могут делиться мыслями и худшими опасениями, очень помогает пациентам справиться с фатальным исходом.